— Весьма и весьма срочно, Жак… Да, понимаю, но что поделаешь. Буду ждать. Пожалуйста, позвоните мне тотчас же.

Звонок воспоследовал примерно через час. Аудиенция была назначена на четыре, сразу после президентской сиесты. Министра потянуло было протестовать: листки с бювара взывали о деле поважнее сиесты, но он сдержался. В окружении президента все знали, как нежелательно пререкаться с этим обходительным служакой, вхожим к президенту в любое время дня и ночи и копившим на всех материалы интимного свойства, о которых поговаривали с опаской.

Без двадцати четыре Шакал вышел из ресторана «Каннингэм» на Керзон-стрит, изысканно и роскошно отобедав рыбными блюдами — лучшими, какие готовят в Лондоне. В конце концов, рассудил он, выезжая на Саут Одли-стрит, видимо, в ближайшее время пообедать в Лондоне не удастся, и это стоило как-то отметить.

В тот же самый момент из ворот французского министерства внутренних дел на площади Бово выехал черный лимузин «DS-19». Полицейские у чугунных ворот окликнули регулировщика, и он приостановил движение транспорта с прилегающих улиц, щелкнул каблуками и взял под козырек.

Через сотню метров «ситроен» свернул к серому каменному порталу Елисейского дворца. Постовых жандармов оповестили, и движение было опять-таки перекрыто; лимузин беспрепятственно развернулся и заехал под редкостно узкую арку. Двое республиканских гвардейцев у сторожевых будок по обе стороны портала дружно хлопнули белыми перчатками по карабинам, взявши «на караул», и министр въехал во двор.

На выезде из-под арки путь лимузину преградила низко свисавшая цепь; подошел дежурный инспектор, подчиненный Дюкре, и мельком заглянул в машину. Он поклонился министру, тот кивнул в ответ. Инспектор подал знак, цепь опустили на землю, и «ситроен» с хрустом проехал по ней. От ворот до фасада дворца было метров тридцать рыжеватого гравия. Водитель принял вправо и, обогнув двор против часовой стрелки, доставил своего шефа к подножию шестиступенчатой гранитной лестницы.

Дверцу распахнул швейцар в черном фраке, с серебряной цепочкой на животе. Министр выбрался из машины и взбежал по ступенькам. У стеклянных дверей его встретил старший служитель и провел внутрь. В вестибюле они задержались под огромной люстрой, свисавшей из-под свода на золоченой цепи, пока служитель звонил по телефону с мраморного столика слева от входа. Положив трубку и обернувшись, он раздвинул губы в улыбке и проследовал величественной неспешной походкой налево, вверх по устланным ковром гранитным ступеням.

На втором этаже они спустились по нескольким широким ступеням, и на площадке над холлом служитель мягко постучал в дверь слева. Изнутри донеслось: «Войдите!» — служитель распахнул дверь и отступил, пропуская министра в церемониальный зал.

Теплый солнечный свет струился из обращенных к югу широких окон и заливал ковер. Дальнее, во всю стену, окно было раскрыто, и из сада слышалось голубиное воркование. В пятистах метрах, отгороженные раскидистыми липами и буками, шумели Елисейские поля, но гул моторов доносился еле-еле, не громче того же воркования. В южной части Елисейского дворца коренному горожанину г-ну Фрею всякий раз казалось, что он перенесся в какой-то заброшенный замок в деревенской глуши. Президент, известное дело, большой любитель природы.

Дежурил полковник Тессер. Он поднялся из-за столика.

— Полковник… — Г-н Фрей повел головой влево, в сторону дверей с золочеными ручками. — Обо мне доложили?

— Разумеется, господин министр. — Тессер прошел в конец зала, постучал, приоткрыл створку и остановился на пороге.

— Господин президент, министр внутренних дел.

Из-за двери донесся одобрительный рокот. Тессер отступил, улыбнулся министру, и Роже Фрей прошел мимо него в личный кабинет Шарля де Голля.

Министр давно заметил, что в отделке и обстановке этого кабинета во всех мелочах виден его владелец. Справа были три высоких красивых окна, тоже выходивших в сад. Одно из них было раскрыто, и голубиное воркование, приглушенное на проходе, снова слышалось в полную силу.

Где-то между липами и буками укрылись стрелки с парабеллумами, вслепую пробивающие с двадцати метров пикового туза. Но беда, если кого из них заметят из окон второго этажа! Если бы им пришлось постоять за него, они стояли бы насмерть, но по дворцу ходили легенды о том, как гневался охраняемый, когда узнавал или замечал, как его охраняют. Тяжкий крест нес на себе Дюкре, исполнявший незавидные обязанности по охране человека, которому всякая охрана казалась унизительной.

Слева, рядом с застекленными книжными полками, стоял стол эпохи Людовика XV с часами эпохи Людовика XIV. Паркет был устлан ковром «савонри», вытканным на королевской мануфактуре Шайо в 1615 году. Президент как-то объяснил, что прежде там вытапливали мыло, потом стали ткать ковры, но они по-прежнему назывались «са-вонри» — с мыловарни.

Всюду — простота, вкус и достоинство; все напоминало о величии Франции. Таков же, по мнению Роже Фрея, был и человек, который поднялся из-за письменного стола и приветствовал его с обычной подчеркнутой любезностью.

— Дорогой Фрей!

— Мое почтение, господин президент! — министр пожал протянутую руку. Президент усадил его в гобеленовое кресло «бове» времен Первой империи. Пристроив гостя, Шарль де Голль уселся напротив, спиной к стене. Он откинулся на сиденье и возложил пальцы на полированную крышку стола.

— Мне передали, дорогой Фрей, что вы хотели видеть меня по срочному делу. Итак, что же вы имеете сообщить?

Роже Фрей набрал в грудь воздуху и приступил к делу. Он изъяснялся скупо и кратко, памятуя, что де Голль позволяет многословие только себе, и то лишь на официальных церемониях. В обиходе же генерал ценил краткость, в чем довелось убедиться кой-кому поречистее из его подчиненных.

Слово за словом слушатель министра все больше настораживался. Он глубже и глубже утопал в кресле и при этом как будто вырастал, а нос его казался командной высотой, с которой он взирал на доверенного слугу, ненароком протащившего к нему в кабинет какую-то пакость. Впрочем, Роже Фрей знал, что за пять метров президент еле-еле различает его лицо: он был близорук и скрывал это от посторонних, надевая очки лишь при надобности зачитать торжественную речь.

Министр внутренних дел говорил немногим больше минуты, упомянул под конец Роллана и Дюкре и закончил словами: «Докладная Роллана у меня с собой».

Без единого слова президент протянул руку через стол. Фрей передал извлеченную из портфеля докладную.

Шарль де Голль достал очки из нагрудного кармана, водрузил их на нос, развернул папку и углубился в чтение. Голубь за окном как будто понял, в чем дело, и перестал ворковать. Роже Фрей посмотрел на деревья, потом перевел взгляд на медную настольную лампу возле бювара. Это был изящный светильник, Фламбо де Вермей эпохи Реставрации с вмонтированной электрической лампочкой. За пять лет президентства де Голля этот светильник озарил не одну тысячу бумаг, чередой ложившихся на бювар главы государства.

Генерал де Голль читал быстро. На докладную Роллана ему не понадобилось и трех минут. Он неторопливо закрыл папку и скрестил поверх нее ладони.

— Итак, любезный Фрей, чего же вы от меня хотите?

Роже Фрей снова перевел дыхание и принялся кратко перечислять предполагаемые меры. Дважды он повторил: «…полагаю, господин президент, что в целях предотвращения опасности придется…» На тридцать третьей секунде он произнес: «Интересы Франции требуют…»

Продолжить ему не пришлось. Президент прервал его, и слово «Франция» раскатилось величественным эхом, как имя божества: так благоговейно оно не звучало ни до, ни после де Голля.

— Интересы Франции, любезный Фрей, требуют, чтобы Президент Франции не шарахался перед лицом какого-то жалкого наймита, к тому же… — Он сделал паузу, и в кабинете сгустилась атмосфера презрения, — иностранца.

Роже Фрей понял, что проиграл. Генерал не вышел из себя, как можно было опасаться. Он заговорил ясно и строго, словно втолковывая что-то собеседнику. Сквозь раскрытое окно отдельные слова доносились до полковника Тессера.