Несколько иначе лишился паспорта через два дня американский студент из города Сиракузы, штат Нью-Йорк. Он предъявил его в лондонском аэропорту у стойки «Американ экспресс» при размене туристских чеков. Деньги он запрятал во внутренний карман пиджака, а сумочку с паспортом — в кожаный саквояжик, который поставил на пол, подзывая носильщика. Три секунды спустя саквояжа как не бывало; носильщик отвел рассерженного молодого человека к справочному «Пан Американ», где ему посоветовали обратиться к любому полисмену; тот пригласил его в полицейское отделение, а уж там его внимательно выслушали, проверили, не захватил ли кто-нибудь его саквояж по ошибке, и составили протокол: налицо была явная кража.
Перед рослым, атлетически сложенным американцем извинились; пожаловались ему на обнаглевших воров и воришек, рассказали о том, как администрация аэропорта всемерно старается оградить от них приезжих иностранцев. Тот постепенно остыл и даже признал, что одного его приятеля обокрали даже на нью-йоркском вокзале.
Протокол, как положено, разослали по всем отделениям лондонской полиции, присовокупив точное описание саквояжа и перечень его содержимого, в том числе и документов; но когда через неделю-другую ни саквояж, ни его содержимое не нашлись, инцидент был исчерпан.
Студент Марти Шульберг пошел в свое консульство на Гроувенор-сквер, сообщил о краже паспорта, получил бумаги на обратный выезд в США и отправился на каникулы в Шотландию со своей подружкой-студенткой. В консульстве зарегистрировали пропажу документа, уведомили об этом госдепартамент — и пустяковое происшествие немедленно забылось.
Никто никогда не узнает, много ли новоприбывших в лондонский аэропорт было в те дни обмерено на ступеньках трапа взглядом сквозь бинокль с террасы для встречающих. Но те двое, у которых украли паспорта, были кое в чем схожи. Оба шести с лишним футов ростом, широкоплечие, поджарые, голубоглазые; оба походили на того незаметного англичанина, который так ловко их обокрал. И сорокавосьмилетний седовласый пастор, и двадцатипятилетний шатен-студент носили очки: у одного они были в тонкой золоченой оправе, у другого — для пущей внушительности — массивные, роговые.
Их фотографии Шакал изучал долго и пристально, разложив краденые документы на своем письменном столе в квартире возле Саут-Одли-стрит. На следующий день он экипировался у театральных костюмеров, в магазине оптики и вест-эндском салоне, где продавалась мужская одежда американского покроя и большей частью нью-йоркского изготовления. Он приобрел голубые контактные линзы, две пары очков с простыми стеклами, в золоченой и темной роговой оправе, черные кожаные мокасины, тенниску и подштанники, сероватые брюки и светло-синюю нейлоновую куртку на молнии, с красно-белым шерстяным воротом и такими же обшлагами — все из Нью-Йорка, — а также священническую белую сорочку, высокий жесткий воротник и черную манишку. С трех последних вещей он аккуратно спорол фирменные ярлыки.
Напоследок он посетил в Челси лавочку, где два гомосексуалиста торговали мужскими париками и накладками, и купил у них средства для окраски волос в серо-стальной и темно-каштановый цвета и набор головных щеток, а заодно получил точные и немного жеманные инструкции, как с максимальной быстротой добиться того, чтобы крашеные волосы выглядели вполне натурально. Всюду, кроме салона мужской одежды, он делал не больше одной покупки.
На следующий день, 18 июля, в «Фигаро» появилось неприметное сообщеньице о скоропостижной кончине заместителя начальника сыскной бригады уголовной полиции комиссара Ипполита Дюпюи: его хватил удар в кабинете на набережной Орфевр и до больницы его не довезли. На его место был назначен и немедля приступил к исполнению обязанностей комиссар Клод Лебель, прежде возглавлявший Отдел по расследованию убийств. Шакал ежедневно просматривал все продававшиеся в Лондоне французские газеты: ему бросилось в глаза слово «сыскной» в заголовке, и он прочел заметку, но никакого значения ей не придал.
Еще до того, как он принялся подбирать себе заграничных двойников, Шакал решил, что не только проводить, но и готовить операцию разумнее под чужим именем. Раздобыть фальшивый британский паспорт проще простого: Шакал прибег к испытанному способу мошенников и контрабандистов, которые предпочитают отлучаться с родины незаметно для властей. Он проехался на машине по долине Темзы, останавливаясь в маленьких селениях, в каждом из которых имеется церквушка, а рядом с нею — кладбище. На третьем кладбище отыскалось подходящее надгробие: некий Александр Дугган умер двух с половиной лет от роду, в 1931 году. Останься он в живых, он был бы в 1963-м на несколько месяцев старше Шакала, который наведался к пожилому викарию, учтивому и радушному, и заявил, что он занимается родословной Дугганов. Ему стало известно, что кто-то из них проживал в этой деревушке; нельзя ли, смущенно осведомился он, уточнить этот факт по приходской книге?
Викарий, разумеется же, дал на это согласие и уж совсем расцвел, когда симпатичный приезжий залюбовался старинной церковкой норманнского стиля и попросил принять его скромную лепту на содержание храма.
Обнаружилось, что супругов Дугганов уже лет семь как нет в живых и их, увы, единственный сын Александр похоронен здесь, на церковном кладбище, около тридцати лет назад. Шакал не спеша перелистывал книгу и среди записей о рождениях, браках и смертях апреля 1929 года наконец увидел фамилию «Дугган», выведенную простым каллиграфическим почерком.
Александр Джеймс Квентин Дугган родился 3 апреля 1929 года, в приходе церкви святого Марка, Самборн-Фишли.
Все это он переписал в блокнотик, рассыпался в благодарностях перед викарием и укатил в Лондон. Там он отправился в Центральный регистрационный архив, предъявил молодому доверчивому сотруднику визитную карточку шропширского стряпчего из Маркет-Дрейтона и объяснил, что разыскивает внуков клиентки, которая недавно скончалась и завещала им состояние. Известно, что один из этих внуков — Александр Джеймс Квентин Дугган, родившийся якобы в Самборн-Фишли, в приходе церкви святого Марка 3 апреля 1929 года. Сведения нуждаются в проверке и дополнении.
Вежливое обращение со служащими в английских учреждениях себя обычно окупает: так было и на этот раз. Архивный поиск удостоверил сведения о рождении и выявил, что Александр Дугган погиб 8 ноября 1931 года в дорожной катастрофе. За несколько шиллингов Шакал получил копии свидетельств о рождении и смерти. По пути домой он зашел в министерство труда, где ему выдали бланк ходатайства о паспорте, в игрушечный магазин — там он купил за пятнадцать шиллингов детский печатный набор — и на почту — за квитанцией об уплате пошлины в один фунт.
В ходатайстве он указал имена и фамилию Дуггана, его возраст, дату и место рождения и т. п. и свои приметы — рост, цвет волос и глаз; в графе «род занятий» написал «коммерсант». Полные имена родителей Дуггана были списаны из свидетельства о рождении, а имя и ученое звание поручителя — преподобного Джеймса Элдерли, доктора юридических наук, утреннего собеседника Шакала, — с таблички у ворот церкви. Подпись викария он тоненько нацарапал стальным пером, стряхнув с него лишние чернила; потом составил в наборной кассе слова:
И накрепко оттиснул штамп рядом с подписью. Копию свидетельства о рождении, ходатайство и квитанцию он отправил в паспортное управление, а свидетельство о смерти уничтожил. Через четыре дня, когда он читал утренний выпуск «Фигаро», ему принесли ценное письмо с вложением новенького паспорта. После обеда он тщательно запер квартиру, поехал в аэропорт и приобрел — конечно, за наличные, чтобы не пользоваться чековой книжкой, — билет на ближайший копенгагенский рейс. В потайном отделении его чемодана, которое можно было обнаружить лишь при очень тщательном досмотре, было две тысячи фунтов, за которыми он заехал в Холборн и изъял их из своего личного сейфа в тамошней юридической конторе.